Этот день они всегда проводят вместе.

Она выскользнет утром из-под простыней, дотронется легко мягкими губами к его колючей небритой щеке, и выйдет из дома. У Гарри сон чуткий, аврорский, но он не проснется. Или сделает вид, что не проснулся, ведь знает — ей надо идти.

Она аппарирует в Нору первая, старый дом еще будет спать. Джинни пройдется тихонько по кухне, дотрагиваясь кончиками пальцев к стенам. Джинни вздохнет грустно. Она скучает.

Еще через полчаса на кухню Норы аппарирует Чарли — взъерошенный и сонный, видимо, чтобы добраться сюда вставал совсем рано, а может, и не ложился совсем. Аппарирует — и чертыхнется, нечаянно задев рукой желтую чашку с отбитой ручкой. Чашка упадет на пол, разлетится на десятки осколков — и проснется родной дом.

Где-то там, на втором этаже, хлопнет дверь родительской спальни, послышатся торопливые шаги, и через несколько минут на кухне появится миссис Уизли. Она застынет на мгновенье, а дальше бросится обнимать своих детей, вздыхать о том, что «ну вот, опять проспала, вы пришли, а у меня и завтрака-то нету еще...». Джинни улыбнется, когда теплые мамины руки коснуться ее лица, и покажет язык брату, когда тот щелкнет ее по носу.

Отец спустится еще через десять минут, и почти сразу же из камина вывалится Билл — с мешками под глазами и всколоченными длинными волосами, видимо, маленькая Викки опять не давала молодым родителям спать полночи. Его улыбка — усталая, и мама тут же отправит его спать в верхнюю комнату. И он послушается.

Рон и Джордж появятся к десяти. И тогда они втроем пойдут помогать маме готовить обед. Джинни будет резать лук, а по щекам градом — слезы горячие. И можно сказать всем, что это из-за лука все, что глаза вечно слезятся, когда резать его приходится. Они — Рон, Джордж и Джинни — всегда готовят в Норе без помощи магии, вручную — и создается впечатление, что все еще нет семнадцати, что колдовать за пределами Хогвартса несовершеннолетним запрещено, что они все еще дети.

За обедом будет шумно и тесно — как когда-то. Мама накроет в саду — майское солнышко теплое-теплое, а воздух свеж. Билл, выспавшись, выйдет из дому и поздоровается за руку с Перси, уже успевшим обсудить с отцом новую политику Министерства. За обедом все будет почти как прежде. И душу будет греть почти забытое тепло — вместе.

А когда вечер укроет старый дом сумерками, когда на небе зажгутся первые звезды, они разойдутся по своим комнатам, и будут ждать. Джинни свернется калачиком на своей узкой кровати («Неужели я была такая маленькая, что могла свободно здесь уместится?»), обхватит колени руками и не станет зажигать свет — незачем. Ведь уже совсем скоро в дверь едва слышно постучит Рон — пора.

Они соберутся все вместе в комнате близнецов, наложат на помещение заглушающие чары, чтобы не разбудить родителей, и сядут тесным кружком прямо на полу. Они будут пить огневиски из стаканов с толстым дном и молчать. Пятеро братьев и сестра. Взрослые.

Майская холодная ночь заползет змеем в их комнату, оплетет их, молчаливых, заставит руки покрыться гусиной кожей. Но никто не встанет, чтобы закрыть окно, ведь это сейчас не важно. Важно только, что сейчас они рядом, сидят на полу, касаясь друг друга коленями, и пьют свое огневиски. Важно, что им есть о чем помолчать. Важно, что им есть о чем вспомнить.

А когда уже под утро Джинни вернется назад, в свою комнату, она достанет из заначки под кроватью старую-старую пачку сигарет, распахнет окно и закурит. Лучи утреннего солнца коснутся ее красивого лица, и Джинни заплачет. Рассвет всегда кажется ей кровавым.

Прошло пять лет.

Фреда нет.